Если юристы не понимают смысл закона, это проблема юристов или проблема закона?
Алан Тьюринг предложил такой критерий для оценки искусственного интеллекта – компьютер можно будет считать разумным, когда он научится вести диалог так, что его собеседник не сможет понять: беседует он с человеком или с машиной.
Отсюда возникла шутка: «Страшно будет тогда, когда суперкомпьютер, способный пройти тест Тьюринга, будет специально заваливать эти тесты, чтобы никто не догадался, что он такой умный»
Так вот. В последнее время складывается ощущение, что российский законодатель (будучи, несомненно, разумным... э-э... субъектом), усиленно стремится «завалить тест Тьюринга». То есть пишет законы так, чтобы тот, кто их читает, решил, что написаны эти законы не разумным человеком, а не очень хорошо работающей машиной.
Какое именно свойство последних законов заставляет сделать такой вывод?
Очень длинные, сложные, перегруженные конструкции, которые становятся понятны, только если иметь достаточно времени на их подробный анализ, позволяющий выделить множество придаточных предложений, причастных и деепричастных оборотов и – самое главное! – расшифровать далеко не самые очевидные взаимосвязи между всеми частями таких конструкций, но при этом не имеют шанса быть понятыми правильно при беглом прочтении (да, примерно как вот эта моя фраза).
И вот вам свежий пример.
Месяц назад известный юрист Игорь Трунов (которого незадолго до этого лишили адвокатского статуса), представляя интересы Дидье Маруани, обратился с иском к Филиппу Киркорову о взыскании компенсации за плагиат. Обратился в Мосгорсуд. Тот вернул иск, сославшись на ошибку в подсудности: с таким иском надо было обращаться в районный суд, то есть «на одну ступень ниже»
Почему такая ошибка произошла, так и осталось непонятным. Были даже предположения, что иск специально подали с недочетами, чтобы не судиться по-настоящему, а только припугнуть ответчика.
Но вчера появилась статья в журнале «Коммерсантъ Деньги», которая – простите мне этот журналистский штамп – заставляет по-новому взглянуть на ситуацию.
Автор статьи, юрист, пишет, что иск был подан совершенно правильно. Дескать, это сам Мосгорсуд ошибся в толковании правил о подсудности, а на самом деле должен был принять и рассмотреть иск. Вот цитата: «Начнем с того, что 1 мая 2015 года в ст. 26 ГПК РФ была введена специальная норма, а именно часть 3. Согласно ей, Московский городской суд — единственный из региональных судов страны — уже полтора года как рассматривает иски, связанные с защитой авторских и смежных прав, в качестве суда первой инстанции. Почему об этом вдруг запамятовали в суде, мне лично непонятно».
Если один юрист так считает, то, может быть, и Трунов тоже руководствовался этим же соображением?
Давайте же посмотрим на эту новую часть третью статьи 26 ГПК.
Начинаем читать: «Московский городской суд рассматривает в качестве суда первой инстанции гражданские дела, которые связаны с защитой авторских и (или) смежных прав, кроме прав на фотографические произведения и произведения, полученные способами, аналогичными фотографии...»
Ну так что, получается, критики Мосгорсуда правы? Это он ошибся, а Трунов всё делал правильно? Все иски о защите авторских прав (кроме прав на фотографии) надо подавать в Мосгорсуд?
Увы, нет.
Просто кое-кто не дочитал предложение до конца.
Вот как оно выглядит полностью (выделение полужирным – моё):
«Московский городской суд рассматривает в качестве суда первой инстанции гражданские дела, которые связаны с защитой авторских и (или) смежных прав, кроме прав на фотографические произведения и произведения, полученные способами, аналогичными фотографии, в информационно-телекоммуникационных сетях, в том числе в сети "Интернет", и по которым им приняты предварительные обеспечительные меры в соответствии со статьей 144.1 настоящего Кодекса».
Не правда ли, стилистически – совершенно безобразная конструкция?
Тем не менее, она имеет свой смысл. Только закопан он глубоко-глубоко. Но выкопать его всё же можно.
Если совсем по-простому, тут имеется в виду, что Мосгорсуд будет первой инстанцией не для всех споров по защите авторских прав, а только для исков по так называемому «антипиратскому закону». По нарушениям авторских прав в интернете. И только если истец до подачи иска обращался с заявлением о предварительном обеспечении защиты.
Насколько легко этот смысл уловить вот в этой страшной конструкции?
Нет, это возможно, конечно. Если вытаскивать его аккуратно – как будто обезвреживая бомбу. Но насколько легко? И какова вероятность ошибиться?
Легко ли увидеть вот это решающее уточнение «в информационно-телекоммуникационных сетях», которое стоит после оборота с исключением «кроме прав на фотографические произведения...»?
Ну то есть по замыслу законодателя читатель должен увидеть этот оборот, содержащий исключение, выкинуть его и получить связную конструкцию
«гражданские дела:
а) которые связаны с защитой авторских и (или) смежных прав в информационно-телекоммуникационных сетях...,
б) и по которым им приняты предварительные обеспечительные меры...»
Легко ли понять, к чему именно относится внезапно выскакивающий из-за запятой оборот «и по которым им приняты предварительные обеспечительные меры»? Кем «им»? Кажется, по правилам русского языка это вот «им» должно относиться к ближайшему перед ним существительному «Интернет», а не к стоящему в начале предложения слову «суд».
...В общем, неудивительно, что юристы ошибаются.
Вот только непонятно, зачем ТАК писать законы.
Единственный вариант ответа, который приходит на ум, – чтобы нарочно завалить тест Тьюринга.